Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]
— Вперед, вперед, вашу мать, к окнам, гранатами — огонь!
Команда разумная, но запоздалая. Им бы с этого начать… А Людмила, наоборот, вцепилась мне в плечо.
— Скорее за руль, заводи, назад…
Заводить было незачем, мотор и так работал на холостых оборотах, но идея была здравая, только вот… Дверцу я открыл и уже поставил ногу на подножку. Одновременно увидел, как из распахнутой двери парадного начали высыпаться уцелевшие латыши, которым идея участия в ночном бою внутри незнакомого, пугающе-запутанного лабиринта лестниц, коридоров и комнат показалась совсем не заманчивой.
А тут вдруг, снова без всякого предупреждения, из-за деревьев парка ударили сосредоточенным огнем автоматы группы тыловой поддержки защитников посольства. «Засадный полк воеводы Боброка», можно сказать.
— Ну нельзя же так подставляться, — просто в азарте болельщика заорал я Станиславу. — Что ж вы, кретины, снова без разведки?!
Здесь не было такой вакханалии огня, как на Лубянской площади. Зашедшие в тыл латышам автоматчики стреляли короткими, сухо потрескивающими очередями, которые на удалении в сотню метров звучали совсем не страшно. Но зато огонь велся прицельно и, я бы даже сказал, беззлобно. Как в тире.
Судя по вспышкам и алым цепочкам трассеров, в парке нападающих поджидало всего человек десять, но хорошо умевших стрелять и не испытывавших нехватки в боеприпасах. Позиция у них тоже была идеальная. Толстые, в обхват деревья надежно защищали от ответных выстрелов, если бы таковые и последовали, никто не показывался на открытом месте, а перебежки, если они и были, совершались стремительно, где-то чуть выше уровня земли. Даже я, находясь вне простреливаемой зоны и имея возможность наблюдать сравнительно спокойно, ничего и никого не видел.
Потери отступающих даже нельзя назвать «тяжелыми». Это был расстрел мало что понимающих и уже неспособных к активным действиям и даже самозащите людей.
Совершенно аналогично той, что уже осуществилась на Лубянке, подготовленная операция. И режиссер у них явно один.
Бежать надо, немедленно бежать, спасая себя и немногих уцелевших в грамотно подготовленной (но только вот беда, без всякого учета реального противника) атаке.
Так я и хотел сказать Станиславу, но не успел. Наверняка посольство защищали отборные профессионалы кадровой белой армии, снабженные самым совершенным оружием, в том числе и приборами ночного видения.
Я даже знал, кто именно здесь был. Виденные мной на полигоне в Харькове рейнджеры Корниловской дивизии. Истинные монахи-рыцари, заслужившие свою схиму в самоубийственных, но победоносных сражениях под Ростовом, Екатеринодаром и Ставрополем еще в восемнадцатом-девятнадцатом годах.
Наверняка одетые в гибкие, непробиваемые даже винтовочными пулями бронежилеты и титановые шлемы-сферы с прозрачными бронещитками, приборами ночного видения и лазерными целеуказателями на лбу, да вдобавок исполненные холодной брезгливой ненависти к любому, носящему пятиконечную звезду на фуражке и цветные клапаны-«разговоры» на груди…
Еще три-четыре минуты, и живых латышей в ближайших окрестностях не останется.
А интересно — уж они-то здесь и сейчас за что воюют? За коминтерновское золото или за право безнаказанно убивать любого и каждого, не принадлежащего к их избранной «прибалтийской расе», при том что сами они своим же собственным народом тоже признаны предателями и ландскнехтами. Судьба, которой не позавидуешь.
Интуиция меня не подвела и на этот раз, только вот я отчего-то не подумал, что и меня касается сейчас ее предупреждение.
Оглушительно, покрывая все звуки ожесточенной перестрелки, из парка ударил противотанковый гранатомет. Совершенно машинально я отшатнулся в глубь машины, шкурой ощутив, что ракета направлена на нас. Как при близком ударе молнии гром выстрела почти совпал с разрывом под радиатором автомобиля. Я почувствовал, как днище машины ударило мне по ногам, толстые хрустальные стекла разлетелись брызгами, а окружающие дома, звездное небо и покрытая антрацитовой грязью брусчатка беспорядочно закрутились вокруг, словно «Испано-Сюиза», подобно истребителю, стремительно пошла в восходящую «бочку».
На какое-то время я если и не потерял сознание, то полностью лишился ориентировки во времени и пространстве.
Длилось это, очевидно, не слишком долго, потому что когда я разлепил чудом уцелевшие глаза, то раньше, чем звук глухих, словно через вату, выстрелов, услышал журчание льющейся на меня жидкости.
«Бензин», — подумал я с ужасом, потому что даже подсознанием помнил, каково это — гореть заживо. Но в следующую секунду сообразил, что это всего лишь вода из развороченного радиатора.
Окончательно пришел в себя и начал карабкаться наружу из кучи мятого металла, в щепу размочаленного дерева, кожаных подушек сидений, в которую превратился роскошный автомобиль, чудо современной техники и дизайна. Левая нога была тяжелая и малоподвижная, словно я ее отсидел.
Станислав, которого я увидел, привстав на четвереньки, был убит на месте. То есть он был настолько мертв, что не потребовалось даже искать пульс или предпринимать еще какие-то уместные в данном случае действия. Конкретно — целыми остались только сапоги и правая рука с зажатым в пальцах цейссовским биноклем.
«И вот все об этом человеке», — пришла отчего-то в голову стандартная фраза из «Тысячи и одной ночи».
А Людмила была жива. Я оттащил ее в переулок. Тут и пригодился шульгинский нож с фонариком. Женщина была в сознании и старалась не стонать, однако, срезав тугие пуговицы, расстегивать которые не было ни времени, ни сил, я увидел, что дело плохо.
Рваная ранка чуть ниже правой груди, судя по всему — осколочная, выглядела не слишком страшно, даже почти не кровила, зато розовая пена пузырилась на губах.
Легкие пробиты как минимум, а там еще поблизости и печень, и желудок с кишечником… В нормальном госпитале особых проблем с такой раной не было бы, да где ж тот госпиталь? Сколько у нее в запасе времени, я не знал. Не врач все-таки. Может, несколько часов, а может, минут…
Черт возьми, о чем думает Шульгин? Он же обещал, что будет постоянно держать меня под контролем!
Лично мне на его контроль плевать, но как быть с раненой женщиной?
Первое, самое разумное, что мне пришло в голову, это выскочить сейчас на улицу, размахивая белым флагом, и обратиться к милосердию врангелевских дипломатов. Должен же быть в посольстве врач, чтобы оказать неотложную помощь, или хотя бы телефон?
И я бы это непременно сделал, если бы немногочисленные латыши, отступая из парка и от ограды, не подняли совершенно бешеную, абсолютно бессмысленную стрельбу не только из винтовок, но из остававшегося в резерве при ротном командире «льюиса».
Выскакивать в таких условиях на открытое место с попыткой сдаться означало лишь гарантированную пулю с той или с другой стороны. С той — скорее, снайперы у них наверняка к толстовцам не относились.
А вскоре они окончательно разделаются с нападающими, и что потом? Выйдут на улицу и станут добивать уцелевших? Или, соблюдая принцип экстерриториальности, запрут ворота и предоставят убитых и раненых во власть законных органов правопорядка, когда и если таковые появятся?
Время же уходило. Людмила чувствовала себя пока еще не слишком плохо, жаловалась на слабость и боль в боку, но изъявляла готовность идти сама, ну, может быть, опираясь на мою руку.
Идти — куда?
— Давай постараемся добраться до «Мотылька», ну, то кафе, где мы познакомились, — поясняет, как будто я мог забыть об этом за два минувших дня, пусть и выдались они на удивление длинными. — Там наши люди, там помогут…
Возможно, и помогут, не знаю только, чем. Хотя у них, в такой разветвленной и мощной организации, должны быть и свои врачи тоже.
Добираться туда не так уж и далеко, километра два. Если по прямой да быстрым шагом, за полчаса дойти можно. А в нынешнем состоянии…
Только тут я спохватился, что и со мной не все в порядке. Нога. Я думал, просто ушиб или контузия, но боль не утихала, становилась даже сильнее. Под коленом неприятно пекло и дергало.
Посветил фонариком и увидел, что штанина потемнела от крови. Осколок гранаты или просто кусок металла от днища машины распорол голень вместе с толстой кожаной крагой, хорошо еще, что ни крупные сосуды, ни сустав не задело. Однако крови вытекло порядочно.
А у нас нет даже перевязочных средств. Усадив Людмилу под стеной, рядом с водосточным желобом, я вернулся к машине. Там, где и сказал Герасим, я нашел автомат, все тот же «АКСУ», подсумок с четырьмя полными магазинами. В перчаточном ящике три ручные гранаты. Хотя они и были со вставленными запалами, но при попадании ракеты в машину не сдетонировали. Тогда бы нам точно был полный абзац.
